Город Кустодиев

Подводя итоги смены с филологическим названием «В начале было слово», коллектив педагогов школы Артека собрался в студии РОСИЗО, дабы обсудить вопросы текста, контекста и интертекста. О явлении педагогического клуба Артека вы можете подробнее почитать тут.

А я расскажу о том, для чего выступила на встрече с перфомансом под кодовым названием «Город Кустодиев». Перфоманс предполагал прослушивание аудиоверсии рассказа Евгения Замятина «Русь» (для тех, кому легче ориентироваться в печатном тексте, текст вывели на проектор), во время же перфоманса желающие копировали пастелью репродукцию Бориса Кустодиева, желающие выполняли упражнения по русскому языку, желающие — просто пили чай с пирогами «от Сазыкина»)))

В Артеке мы сейчас много говорим об интеграции. О неприятии искусственного разделения школьных дисциплин, что ведет за собой однобокое восприятие изучаемого явления. Однако не все могут четко ответить на вопрос, по какому принципу и какие дисциплины стоит интегрировать. И главное – зачем?

О задачах, которые может решить межпредметный подход, можно поговорить, рассматривая конкретный пример: текст, насыщенный реминисценциями и аллюзиями, понять которые школьник не может, не выйдя за рамки литературы (или русского языка?).

Это рассказ Евгения Замятина «Русь».
Проводя филологический анализ, можно идти по пути лингвиста или по пути литературоведа. В первом случае – от слова к содержанию, во втором – от содержания к словесной форме произведения. Попробуем выбрать путь от слова к содержанию, коль тематика смены нам на то намекает.

Ученикам (в данном случае – гостям педклуба) предлагается записывать ключевые слова, относящиеся к определенным тематическим группам:
— слова, описывающие город;
— слова, описывающие природу;
— слова о религии;
— слова, описывающие персонажей;
— слова «рисующие» (связанные с описанием оттенков, с творчеством художников и т.д.)

Озвучивая выписанные ключевые слова, мы приходим к следующим выводам.
Слова, описывающие город, делятся на две гурппы: одни описывают Петербург или Москву, другие – кустодиевскую Русь, провинцию. Эти образы противопоставляются, и очевидно, что автор – на стороне провинции.

Активно звучит в произведении мотив православия, но в то же время не менее ярко выражен и языческий мотив (что мы обнаруживаем, анализируя слова, связанные с природой). Однако в данном тексте мотив характерного для русской культуры двоеверия звучит не просто без негативной оценки, но и абсолютно естественно, непротиворечиво.

Также выясняется, что ключевые слова и фразы, описывающие природу и описывающие людей, часто совпадают: «Так неспешно идет жизнь — и всю жизнь, как крепкий строевой лес, сидят на одном месте, корневищами ушедши глубоко в землю». Или: «На
солнце пчелы гудят, и пахнет — не то медом, не то яблоком, не то Марфой».

Переходя к анализу «рисующих слов», мы приходим к межпредметному прочтению.
Выясняется, что в рассказе очень много эпитетов, связанных с цветовой палитрой художника. Конкретного художника, чья фамилия вынесена в название русского городка. Борис Кустодиев творил в неспокойное, революционное время – и, остро ощущая, как уходит эпоха, пытался ее ухватить за хвост, запечатлеть ту Русь, которой уже больше не будет. Купеческую Русь.

В тесте рассказа мы можем найти несколько аллюзий к картинам Кустодиева. Так, противопоставляя некую русскую Венеру, выходящую из бани в облаках пара, Венере, выходящей из пены морской, автор сравнивает картины Ботичелли («Рождение Венер») и Бориса Кустодиева («Русская Венера»), явно отдавая предпочтение русской красоте. А все описанные персонажи – трактирщики, сундучник, купцы, лихие извозчики и т.д. – не что иное, как персонажи серии рисунков Б.Кустодиева «Русские типы». И действительно, Евгенйи Замятин написал руссказ «Русь», вдохновившись этой серией.

Но если не знать этого живописного «бэкграунда», рассказ можно воспринять весьма узко. Однако и в сфере, родной для филологов, скрыты интересные реминисценции.

Сам сюжет, когда молодая жена купца, повстречав задорного паренька, который ей приглянулся, отравляет мужа грибами, отсылает нас к «Леди Макбет Мценского уезда» Н.С. Лескова, что, в свою очередь, является реминисценцией к шекспировской «Леди Макбет». Несмотря на сходство сюжета и даже портретного описания героинь в этих произведениях, есть и различия. Если Лесков дает полноценный реалистический портрет, то Замятин фиксирует внимание на мимолетно замеченных деталях, что, в свою очередь, отсылает нас к живописной манере Кустодиева. О различиях нам говорит и самое сильное место любого текста – название. Если Лескова интересует темперамент героини и захватывающий сюжет, то Замятин обобщает тему, он рисует быт всего русского провинциального купечества. А самый значительный элемент полемики с Лесковым – мотив греха. Если у Лескова действия молодой купчихи однозначно порочны, то у Замятина грех нивелируется в сравнении с вечностью, с «и – мимо, будто и не было, только кукушки считают годы».

Рассказ Замятина, таким образом, представляет собой стилизацию, которая «работает» только при наличии «общих знаний», т.е. знаний не узко специальных, но глубоких.


Поделись!